Зона интересов - Страница 66

Тем временем муж Герды, начальник Партийной канцелярии, серый кардинал Вильгельмштрассе, ехал, чтобы присоединиться к нам здесь, в старом семейном доме, стоящем в южно-баварской общине Пуллах. Откуда ехал? Из поместья в высокогорном районе Баварских Альп, Оберзальцберге, – из официальной резиденции, известной как Берхтесгаден, или Бергхоф, или Кельштайнхаус. Барды и мечтатели именовали его «Орлиным гнездом»…

Герда с неожиданным гневом заявила:

– Конечно, они считаются. Особенно теперь. Если их не считать, никто до десяти не доберется. – Она саркастически усмехнулась. – Разумеется, мертвые тоже идут в счет.

* * *

Было позднее утро. Дядя Мартин стоял, склонившись над столом в вестибюле, разбирая и раскладывая стопками накопившуюся в его отсутствие почту, огромную.

– У тебя ведь хорошая память на юбки с третьего этажа Управления СД, а, племянник? Знаю я, кто ты есть. Кобель. Мне нужна твоя помощь.

– Чем могу служить?

– Есть там одна девица, которую я… Тебе придется отнести часть почты в кабинет, Голо. Протяни-ка руки. Я их нагружу.

Поскольку мировая война приняла неожиданный оборот, поставив под вопрос геоисторическое будущее Германии и само существование национал-социализма, дел у Рейхсляйтера было предостаточно.

– Приоритеты, племянник. Сначала главное, остальное потом. Вот послушай, – тон его стал снисходительным, – Шеф любит овощные супы. Можно, пожалуй, сказать, что он страдает зависимостью от овощных супов. Ты тоже страдал бы, Голо, если бы принес обет отказаться от любого мяса, рыбы и птицы. И тут выясняется, что бабушка его диетической поварихи в Бергхофе была еврейкой. Ну нельзя же, чтобы человек такого пошиба готовил еду для Шефа.

– Очевидно.

– Я ее увольняю. И что происходит? Он отменяет мое решение – и она возвращается!

– Овощные супы, дядюшка. А его, э-э, компаньонка когда-нибудь готовит?

– Фройляйн Браун? Нет. Все, чем она занимается, – подбирает кинофильмы. Ну еще фотографирует.

– Эти двое, дядюшка, он… они действительно?..

– Хороший вопрос. – Он быстро поднимает конверт против света. – Они определенно удаляются вместе в… Тебе известно, Голо, что Шеф не раздевается даже перед своим личным врачом? Плюс к тому он фанатик чистоты. И она тоже. А когда дело доходит до спальни, приходится… ты же не можешь… приходится стягивать…

– Конечно приходится, дядюшка.

– Держи это попрямее. Подбородком придави… Рассмотрим вопрос под таким углом, племянник. Шеф выбрался из венской ночлежки, чтобы стать властелином Европы. Глупо, легкомысленно надеяться, что он окажется таким же, как все прочие люди. Мне и хотелось бы узнать некоторые подробности, но кого я могу о них расспросить?.. Герда!

– Да, папочка. – Проходившая мимо Герда поворотила к нам.

– Мне нужны объяснения.

– Да, папочка? – Она немного отступила.

Физически Борманы походили на Доллей. Герда, женщина моих лет, и женщина, выглядевшая великолепно, – живописца привлекло бы в ее лице очень многое – была, даже когда обувалась в сабо, немного выше шести футов ростом. А дядя Мартин представлял собой сжатую и оттого расширившуюся версию Коменданта, но был темноволос, ухожен и по-своему привлекателен: веселое лицо, способный расшевелить любую женщину взгляд. В губах его, на которых, казалось, вечно созревала улыбка, присутствовало что-то пикантное. Показательно также, что Мартин никогда не выглядел обескураженным ростом Герды, он выступал рядом с ней так, точно она делала его немного выше – несмотря на его изрядное брюшко и зад кабинетного труженика.

Он сказал:

– Ёлка.

– Они сговорились против меня, папочка. Обратились за моей спиной к Гансу.

– Я думал, Герда, что мы хотя бы на религию смотрим одинаково. Одна ее капля, попав им в рот, отравит их на всю жизнь.

– Именно так. По-моему, во всем виноват Карл Великий. Это он ее в Германию завез.

– Ты не Карла Великого вини, а Ганса. В последний раз. Ясно?

– Да, папочка, – пролепетала Герда нам, уже уходившим, в спины.

Кабинет дяди Мартина в Пуллахе: ряды серых архивных шкафов и картотечных шкафчиков, акры разделенной на секции поверхности стола, коренастый сейф. Я снова вспомнил Долля, его контору и кабинет – две постыдные поэмы нерешительности и небрежности.

– Дядюшка, что вы думаете о Шпеере? Этот человек представляет собой угрозу. – В кои-то веки я говорил с подлинным чувством: молодой министр вооружения и военной промышленности с его пугающим упрощением методов работы (рационализацией, стандартизацией) был способен, как я тогда полагал, отсрочить поражение в войне самое малое на год. – Почему вы ничего не предпринимаете?

– Слишком рано, – сказал, закуривая сигарету, дядя Мартин. – Увечный – Геббельс, der Kruppel, – сейчас горой за Шпеера. И Трансвестит – Геринг, der Transvestit, – к нему прислушивается. Однако Шпеер скоро поймет, что против Партии он бессилен. А для меня Партия – превыше всего.

Я, тоже куривший, раскинувшись на кожаном диване справа от дяди, сказал:

– Вам известно, дядюшка, почему Шеф так любит его? Могу вам сказать. Не потому что он… ну, не знаю… упростил производство призматического стекла. Нет, Шеф смотрит на Шпеера и думает: я был бы таким же, как он, я был бы им – архитектором, свободным художником, – если бы меня не призвало на службу Провидение.

Вращающееся кресло Мартина медленно повернулось ко мне:

– И что?

– Просто сделайте так, чтобы он выглядел как любой другой загребущий администратор, дядюшка. Ну, вы знаете: чинит препятствия, выпрашивает ресурсы. И позолота быстро сотрется с него.