Зона интересов - Страница 40

– Кому?

– Жидо-большевизму. На Волге. Мы нанесем жидо-большевизму величайшее во всей истории поражение. Ты слушала речь? Город практически в наших руках. Сталинград. На Волге, женщина. На Волге.

– Время еще раннее, – сказала она. – А ты уже опять напился.

– Ну да, возможно. Как возможно и… – Я протянул руку к банке с маринованным лучком. И, с силой прожевывая его, сказал: – Знаешь, дорогая, я тут подумал. Я подумал, что нам следует сделать то немногое, что в наших силах, для Алисы Зайссер. Она вернулась сюда. Как заключенная.

– Алиса Зайссер? Почему?

– Своего рода… своего рода… загадка. Пардон. Она арестована как неблагонадежный элемент.

– Что это значит?

– Все что угодно. Бродяжничество. Попрошайничество. Проституция, оборони Бог. Роптания. Педикюр.

– Педикюр? Что ж, да, вполне логично. В военное-то время. Такой удар по нашей нравственности. – Она полотенцем утерла рот, ее Gesicht исказилось. – Которая уже, как я слышала, приходит в упадок.

– Чушь! Кто это сказал?

– Норберта Уль. Которая слышала это от Дрого. А он от Сюзи Эркель. А та от Олбрихта… ну ладно. В чем состоит то немногое, что мы можем сделать для Алисы Зайссер?

Начать с того, что я предавался в лесах, окружавших нашу баварскую ферму (которую мы снимали у родителей жены), чрезвычайно лиричному, почти райскому флирту с разного рода пастушками, молочницами и конюшенными девушками (началось все это, когда Ханна была на 4-м месяце). Как часто я в кожаных шортах и вышитой рубахе перепрыгивал через овечью купальню и вбегал в дверь амбара ради пылкой встречи с моей новой возлюбленной, а она с любовным вскриком, игриво повиливая укрытой льняным холстом попкой, улепетывала на всех 4 в наше потаенное гнездышко под стогом сена! И сколько часов скоротали мы в идиллическом загоне позади стригальни – Гензель, сжимавший улыбчивыми губами травинку, зарываясь лицом в девичий подол своей полногрудой, румяной Гретель!

Затем, в 32-м, мы с Ханной перебрались, что было неизбежно, в Мюнхен – в город моих мечтаний и устремлений.

Ушли в прошлое отары, ручейки, табуреточки доильщиц, первоцвет, богородская трава, свирели сельских дев. Приезжая каждый день в окрестности Дахау (где началась моя серьезная карьера) и возглавляя семью из 4 человек, я все еще находил время для идейных, но в высшей степени чувствительных отношений с весьма утонченной дамой по имени Ксондра, ее служебная квартира находилась на Шиллерштрассе, неподалеку от Центрального вокзала. Совершенно неожиданно она вышла замуж за преуспевавшего владельца ломбарда из Ингольштадта, но я продолжал обзаводиться в том же квартале и другими подругами – особенно стоит отметить Пуччи, Бубу и златовласую Маргерит. Впрочем, все это было очень давно.

Здесь, в Кат-Зет, да еще и в военное время, я никогда и мыслью себя не тешил о каком-либо «ненадлежащем поведении», считая, что было бы совершенно не по-германски компрометировать себя связью с коллегой (наподобие Ильзы Грезе) или с супругой коллеги (Берлин это не позабавило бы). А иных соблазнов здесь почти не наблюдается, поскольку лишь очень немногие из женщин сохранили менструации, да и волосы тоже. Если тебе совсем уж приспичит, тогда… Заведение в Катовице слишком убого и грязно, а вот краковское – предприятие германское и не уступит по чистоте оперному театру. Впрочем, со времени приезда жены я и туда ни ногой. Ах, я был образцом, идеалом, мечтой…

Однако ныне ситуация изменилась. А играть в эти игры могут 2. Разве нет?

У нас в Кат-Зет действительно имеется свинарник (скромный придаток к нашей сельскохозяйственной станции). А Алиса Зайссер получила образование ветеринарной медсестры. Форму она носит такую же, как все подсобные работники из числа заключенных: белая холщовая куртка с намалеванной на спине красной чертой и брюки с такой же полоской. Оглядевшись по сторонам, я постучал в окно ее операционной, и Алиса выскочила наружу.

– О, спасибо вам, спасибо. Спасибо, что пришли. Всегда так приятно видеть вас, герр Комендант.

– Герр Комендант? Пауль, прошу вас, – сказал я и дружелюбно усмехнулся. – Пауль. Нет – я и на минуту не забывал о вас. Бедная Алиса. Вам, наверное, туго пришлось в Гамбурге. Вы, должно быть, сильно нуждались. С пенсией ничего не вышло?

– Нет-нет. Ничего подобного. Меня арестовали прямо на вокзале, Пауль. Когда я сошла с поезда.

– Странно. – На груди она носила черный треугольник неблагонадежного элемента. А в треугольнике была вышита буква (обычно она обозначает страну происхождения). – Что может означать эта «Ц», вы же родились в Германии? – спросил я, улыбаясь. – Или все же на Цейлоне?

– «Цыганка».

Я на шаг отступил от нее.

– Ну, не могу сказать, что я этого не ожидала, – беспечно продолжала она. – Орбарт часто говорил: «Если с искренне вашим что-нибудь случится или тебе надоест и ты меня бросишь, – он так шутил, понимаете? – жди беды, любовь моя». Видите ли, моя бабушка была синти. И мы знали, что это есть в моем деле.

Да, сюрприз, и весьма неприятный. Цыган еще с середины 20-х распихивали по исправительным домам, а подчиненное Рейхсфюреру СС Центральное управление по борьбе с цыганской угрозой занималось ими уже довольно давно (и, как я узнал лишь пару дней назад, этих людей лишали собственности и любых прав). Ясно, что рано или поздно нам придется избавляться от названной угрозы окончательно… В Кат-Зет 2 имелся цыганский семейный лагерь (бывшие циркачи, владельцы танцзалов и так далее), его обитатели считались интернированными лицами, им татуировали на предплечье номер, однако голов не брили и на работы не гоняли. Насколько я знал, Алиса была единственной цыганкой-заключенной во всей «Зоне».