Зона интересов - Страница 62

• Предыдущая
• 62 / 100
• Следующая

Ханна стала заниматься в ванной комнате чем-то очень странным. Я могу видеть только ее нижние конечности – потому что она садится в кресло у стульчака, нет? Ее ноги с длинными пальцами сгибаются и вытягиваются, как будто она… какая-то разновидность эротических грез, я полагаю. Верно, вспоминает, как ночами (вечерами, утрами) она и дружище Крюгер вытворяли хрен знает что. Видимо, мысли о Крюгере (и послевоенной связи с ним?) доводят ее влагалище до точки кипения.

Что же, зато с Томсеном это ничего общего не имеет. На наших мероприятиях они и близко друг к другу не подходят. А теперь он уехал, и Стайнке мне больше платить не приходится (во избежание возможности будущих осложнений я покончил с ним, прибегнув к соответствующим средствам).

Крюгер жив. Я ожидаю, что подтверждение этого поступит из Канцелярии с часу на час.

И тогда еще 1 кусочек складной картинки ляжет на свое место.

На Рождество молодой Прюфер съездил, в отличие от его злополучного братца, домой. Когда он вернулся, я, не теряя времени, прижал его к стене, спросив:

– Вы знали, что они окружены?

– Да. Их окружили уже больше месяца назад.

– Так почему же мне не сказали? Я выглядел самым настоящим…

– Я не мог рисковать, штурмбаннфюрер. Теперь это серьезное преступление – писать о чем-то подобном в письме. Ирмфрид воспользовался нашим детским шифром.

– Детским шифром?

– Нашим с ним языком. Его только я понимаю. Простите, мой господин, но я не хотел подводить брата. Ему, насколько я знаю, и так сильно досталось. Брат говорит, что все они походят на сосульки. 2 недели назад брат видел, как несколько солдат изрубили голову гниющего трупа мула. А потом ели его мозги голыми руками.

– Мм. Но для солдата Германии… Как у них с боевым духом?

– Если честно, он мог бы быть и повыше. В канун Рождества солдаты плакали как дети. Убедили себя, будто Бог наказывает их за то, что они натворили на Украине. В прошлом году.

– Ну да. Прошлый год.

Я задумался, а Прюфер, подождав немного, сказал:

– Но позвольте мне успокоить вас, мой Комендант. О капитуляции не может быть и речи. Эти парни не просто 1-классные солдаты – они Национал-Социалисты. Не в меньшей мере, чем Фридрих Паулюс, сделанный, судя по всему, из закаленной стали. Они будут сражаться до последнего патрона.

– А патроны-то у них имеются?

Серьезное молодое лицо Прюфера отразило всплеск эмоций, которые он, впрочем, сумел подавить, в голосе его проступила хрипотца:

– Я уверен, германский воин сумеет умереть достойно. Думаю, германский воин понимает, что такое Sein oder Nichtsein. О, не сомневаюсь в этом. И верю, германский воин сознает, что из этого следует.

– И как же будут развиваться события, Вольфрам?

– Ну, генерал-фельдмаршал, разумеется, покончит с собой. Со временем. А 6-я падет в буре славы. Врагу это обойдется дорого – тут сомневаться не в чем. И кто в конечном счете окажется победителем, Пауль? Престиж Германии. Честь Германии, мой Комендант!

– Бесспорно, – согласился я. И сел попрямее, и набрал воздуху в грудь. – Относительно престижа вы правы, гауптштурмфюрер. Когда ¼ из 1 000 000 солдат радостно расстается с жизнью – служа идее…

– Да, Пауль?

– Это становится посланием, Вольфрам, от которого весь мир бросает в дрожь. Guerre à mort. Капитуляции не предусмотрены.

– Браво, мой Комендант! – воскликнул Прюфер. – Капитуляции не предусмотрены. Слушайте! Слушайте!

Все шло хорошо, в кои-то веки все шло хорошо, они спокойно раздевались, в Коричневом домике было довольно тепло, присутствовал Шмуль, его зондеры сновали в толпе, все шло превосходно, и снаружи так мило пели птицы, и я поймал себя на том, что даже «верю» во влажную, парную интерлюдию, которой мы подвергнем этих создавших для нас жуткие неудобства людей, в то, что мы и вправду позволим им помыться и переодеться, и накормим их, и уложим в теплые постели, но знал при этом: кто-то непременно все испортит, разрушит и подбавит безумия в мои ночные кошмары, и она это сделала, подойдя ко мне не с оскорблениями или проклятьями, нет, нисколько, совсем юная женщина, голая, возбуждающе красивая – каждым дюймом ее тела, – и, медленно подняв ладони, почти улыбнулась, потом легко пожала плечами, а потом, прежде чем отойти, произнесла всего одно слово.

– 18, – сказала она.

Говорить об этом немного рано, согласен, однако 1943-й пока что доставляет нам куда большую, чем прочие, долю разочарований.

Облегчу-ка я душу без дальнейших разговоров. Алиса Зайссер находится, деликатно выражаясь, «в интересном положении». И я вместе с ней.

Она беременна.

Переспав эту новость, я поднялся в 06.30 и спустился вниз, к одинокому завтраку. Вскоре я услышал прозаический стук в дверь, а затем в комнату вступила, шаркая, горничная.

– Курьер из Берлина, господин.

– Положи сюда, Гумилия. Прислони к корзиночке с гренками. И принеси еще чаю.

Я спокойно продолжал поглощать мою простокваш у, сыр, салями…

Тюремную карьеру Дитера Крюгера облекала странная пустота. Если взглянуть на солнце и на малое мгновение задержать взгляд, в ваших глазах появится пульсирующее, размытое пятно. За такой вот вязкой пульсацией и укрывался любовник Ханны. До сей поры.

Я протянул руку к тонкому белому конверту: мое выведенное тушью имя, золотой герб Канцелярии. Не дрогнувшей рукой я раскурил манильскую сигару, взялся за нож, перерезал конверту горло и приготовился к тому, чтобы узнать состояние и местопребывание дружищи Крюгера. И вот что я прочитал:

Lieber SS-Sturmbannfuhrer Doll.

Dieter Kruger. Leipzig, 12 Januar 1934. Auf der Flucht erschossen.