Зона интересов - Страница 29

– Это какой же? Они знают, что их привезли сюда умирать, господин Беркль.

Он прищурился и сказал:

– Вы слышали о Шмуле?

– Конечно.

– Каковы его стимулы?

Я перекрестил ноги. Старина Фритурик начинал внушать мне некоторое уважение.

– Прошу вас, – сказал он. – Мысленный эксперимент. Мы производим скрупулезный отбор и создаем ядро из, скажем, двадцати пяти сотен рабочих. Перестаем избивать их. Перестаем требовать, чтобы они передвигались бегом, unverzüglich, unverzüglich – обходимся без этих кошмарных пробежек едва держащихся на ногах людей. Мы даем им достойные – в разумных пределах – жилье и количество пищи. И они работают. Как работает Шмуль. Безотказно сотрудничают с нами. – Он поднял перед собой руки ладонями ко мне. – Их стимулами будут полный желудок и ночной покой.

– Что думает об этом доктор Зидиг?

– Я смогу заручиться его поддержкой.

– А Долль?

– Долль? Долль пустое место. Нам придется попотеть, однако я думаю, что мы двое, я и Свитберт, сможем склонить на свою сторону Совет директоров. И тогда сам Макс Фауст доложит о моей идее наверх.

– Наверх. Вам никогда не удастся убедить Рейхсфюрера.

– Я имею в виду не Рейхсфюрера.

– А кого вы имеете в виду? Не Рейхсмаршала же.

– Конечно, нет. Я имею в виду Рейхсляйтера.

Рейхсфюрером был Гиммлер, Рейхсмаршалом – Геринг, Рейхсляйтером – Борман.

– Ну что, господин Томсен?

По моему твердому убеждению, осуществление предложений Беркля повысило бы производительность «Буны» на двести-триста процентов, если не больше. Я вежливо кашлянул (словно напоминая ему о моем присутствии) и сказал:

– При всем моем уважении, боюсь, вы кое-чего не понимаете. Позвольте мне…

В дверь постучали, затем в кабинет просунулась голова секретаря Беркля (не секретарши), украшенная вялой извиняющейся улыбкой:

– Он ждет снаружи, мой господин.

– Проклятье! – Беркль встал. – Сможете уделить мне еще час утром в понедельник? Вы не поверите, Томсен, – мне самому верится в это с трудом. Вольфрам Прюфер пригласил меня поохотиться. В России. На оленей.

* * *

За периметром «Буна-Верке», примерно в километре от нее, находились два лагеря британских военнопленных. Между ними зиял распахнутыми дверьми грузовой склад, заваленный досками, лестницами, грудами кирпичей и бревнами. У одной из дверных створок я заметил лагерника, широкоплечего офицера в стеганой шинели и, подумать только, кожаных сапогах; он украдкой отдыхал, привалившись к поставленной на попа тачке. Я уже много раз видел его.

– Правь, Британика, – крикнул я. – Никогда, никогда, никогда англичанин…

– Правь, Британия. Никогда, никогда, никогда англичанин не будет рабом. А теперь посмотрите на меня.

– Где вас взяли в плен?

– В Ливии.

– Говорят, англичане любят цветы. Вы любите?

– Цветы – это неплохо. Ничего против них не имею. Забавно, я только что вспоминал о жимолости.

– Вам нравится жимолость?

– Это цветок. Но также и марка сигарет. Об этой «жимолости» я и думал.

– «Жимолость». Не знаю таких. А «Флотские» вам по душе?

– «Флотские». Весьма.

– А «Игроки»?

– Тоже недурны.

– Ваше имя?

– Буллард. Капитан Роланд Буллард. А ваше?

– Томсен. Лейтенант Ангелюс Томсен. Надеюсь, мой английский не слишком хромает.

– Сойдет.

– Я принесу вам «Игроков» или «Флотских». Принесу их вчера.

– Вы уже приносили их завтра.

Я пошел дальше и шел десять минут, а затем обернулся. Размерами «Буна-Верке» походила на город. Вроде Магнитогорска в СССР. Это будет самая большая и самая передовая фабрика Европы. Когда она заработает в полную силу, сказал Беркль, электричества ей понадобится больше, чем Берлину.

С точки зрения руководства Рейха, «Буна» обещает дать нам не просто синтетическую резину и синтетическое топливо. Она обещает дать автаркию, а автаркия, считает руководство, определит исход войны.

* * *

Ранний вечер в вестибюле (он же бар) Офицерского клуба: кушетки, кресла, кофейные столики, добытые два года назад, когда мы изгоняли из Старого Города десять тысяч евреев и славян; недурной кухонный буфет, заставленный бутылками вина и напитков покрепче, чашами фруктов, цветами; слуги из заключенных – в белых халатах поверх одежды из матрасной ткани; всякого рода лейтенанты и капитаны, пребывавшие либо на ранних стадиях опьянения, либо на поздних – похмелья; шумные гостьи – девушки из вспомогательного состава, старшие надзирательницы, в том числе Ильза Грезе и ее новая пятнадцатилетняя протеже, веснушчатая Хедвиг, с убранными под пилотку косичками.

Здесь можно было поесть, не проходя в столовую Клуба, и потому мы с Борисом заняли низкий столик на двоих. Со второй порцией аперитива (русская водка) мы уже управились, заказали третью и выбрали закуску (восемнадцать устриц каждому).

Негромко рассмеявшись, Борис сказал:

– Тебя не удивляет, что Ильза переключилась на женщин? Меня нет. Tout s’explique. Она всегда говорила: «По-быстрому». Schnell. Тебе тоже?

– Да. Неизменно. «По-быстрому». Так рассказывай же, Борис. По-быстрому.

– Ну, произошло следующее. Я понимаю, старик-профессор со мной не согласился бы, но, по-моему, это довольно смешно. Богдан врезал Старому Пропойце каким-то садовым инструментом. Потому у него и были подбиты оба глаза. Получилось это случайно, но все-таки.

– От кого сведения?

– От старшего по бараку Богдана. Тот услышал это от адъютанта Прюфера. Адъютант – от самого Прюфера. А Прюфер – от Старого Пропойцы.